Внутренний стержень автора: о памяти, слове и пути Павла Вершинина

Путь человека к творчеству часто начинается в детстве, с тех первых впечатлений, которые навсегда оставляют след в душе. Павел Вершинин, чья деятельность объединяет педагогику, музейное дело и литературу, делится размышлениями о том, как формируется автор, в чём сила слова и как говорить с новым поколением о прошлом и будущем.

Павел, ваш путь начался в Глазове, в школьных музеях и драмкружках, где вы уже тогда соединяли искусство, историю и воспитание. Считаете ли вы, что именно в детстве и юности формируется внутренний «стержень автора»? Какие из тех впечатлений до сих пор звучат в ваших текстах?

Это именно так. Мой отец, Анатолий Семёнович, водитель, знал наизусть поэмы Лермонтова «Мцыри», Некрасова «Железная дорога» и Симонова «Сын артиллериста». Один из любимых поэтов мамы, Валентины Васильевны, – фронтовик Алексей Сурков. Бабушка, Феклинья Григорьевна, ещё до школы с помощью газет научила меня читать. А младшая сестра Татьяна стала первым слушателем. В третьем классе я выучил наизусть «Песнь о вещем Олеге», в четвёртом – «Полтавский бой» (из поэмы «Полтава»). И это – по собственному желанию, а не по заданию учителей! А сейчас я сам создаю патриотические стихи.

Долгие годы вы работали педагогом, а затем стали музейным сотрудником и методистом. Какой опыт — учительский или музейный — сильнее повлиял на вашу манеру писать, на то, как вы строите сюжет и работаете со словом?

Педагогическая деятельность учит лаконичности и отбору ключевого материала, а также вариации языка – с детьми беседы ведутся на одном языке, с родителями – на другом, с коллегами – на третьем, с поваром Дианой Михайловной и техслужащей Верой – опять же иначе. Есть, увы, и обратная сторона: составляя ворох различных отчётов, перестаёшь замечать канцеляризмы и речевые штампы. Хотя наш канцелярский волапюк на такое способен… Раз в учительской вывесили протоколы инспекции по делам несовершеннолетних. Согласно одному из них, задержанный находился «в пьяном виде», а согласно другому – «в нетрезвом состоянии»… Все откровенно ржали над вопросом, чем одно отличается от другого.

В музейной практике экскурсия чаще всего длиннее школьного учебного занятия по времени, поэтому содержит больше информации. Посетитель музея, как правило, – неизвестное экскурсоводу лицо, а в основе работы с ним лежит экскурсионный монолог. Это больше роднит с писательским процессом музейную практику. Однако, как я пояснил выше, элементы школьной практики также полезны.

Ваша деятельность связана с патриотическим воспитанием, и эта тема отражается и в ваших текстах. Как вы понимаете «патриотизм» в литературе — это прежде всего сохранение памяти или поиск новых форм разговора с молодым поколением о прошлом?

Сохранение памяти – это задача истории. Как-то в музей пришли студенты колледжа – будущие кондитеры. Я спросил: «А для чего кондитеру история? Для открытия ресторана с блюдами XVIII века или для чего-то другого?» Сегодня история нужна для того, чтобы нашему подрастающему поколению не подсунули её суррогат! А он активно создаётся! На фото с Ялтинской конференции уже обрезают Сталина! (Он сидит сбоку). Про прочее не буду говорить. Роль суррогата примитивна – унизить страну!

А задача литературы – опираясь на историческую базу (!), формировать разговор о прошлом и вести его – прежде всего с молодым поколением: будущими строителями страны в самом широком понимании. Со временем и литературное произведение становится частью истории и неким «блоком» той самой памяти. Новому поколению может потребоваться новая подача образов, новый язык – и литература снова ищет и то, и другое, и снова «глаголом жжёт сердца людей» – людей будущего.

Театр занимает в вашей жизни особое место: от школьной самодеятельности до сборника миниатюр для любительских театров. Чем для вас отличается работа драматурга от работы поэта? Где вы чувствуете себя более свободно?

Драматург-прозаик не связан условностями стихосложения: рифмой и размером. В этом плане я более свободен; здесь, скажем, проще придать речи персонажа нужную стилистическую окраску или вложить в его уста более оформленную мысль. С другой стороны, в драматургии есть ограничения: на количество персонажей в массовой сцене; на самих персонажей – вывести на сцену всадника на коне или животное (ярмарочного медведя) невозможно (если это не детская сказка). В поэзии героем произведения может быть армейский полк, корабельная эскадра или стая животных. Всюду свои трудности. Однако, как правило, на первом этапе драматургический сюжет складывается быстрее поэтического. Далее многое зависит от погружённости в тему и от наличия времени: по объёму драматургическое произведение больше поэтического.

Ваши произведения обращены к прошлому, но мы живём в XXI веке, полном цифровых технологий и быстрых перемен. Как, на ваш взгляд, должна меняться литература, чтобы оставаться живой и нужной новому поколению?

Литература – это язык. Не уродливый сленг, копирующий иноязычие, а то, что понятно всем, что проходит проверку временем. Это система новых понятий, которые появляются в науке, технике, других отраслях знаний. Попробуйте сделать их частью художественного слова! Бросьте вызов искусственному интеллекту – когда-то это сделали шахматисты, и никому не стало хуже!

Один важный момент: не увлекайтесь тьмой и тёмным будущим – они сами по себе бесперспективны. Говорю об этом, так как на игрушечных маркетплейсах уже продают кукольные гробы! С ума сошли? Испытываете кризис по части креатива детских игрушек – обращайтесь в издательство «Четыре»: вам подберут детского писателя, чьи герои достойны занять место на игрушечной полке.

Если представить, что все ваши произведения сложатся в одну большую книгу — о чём она будет? Какую сквозную идею или внутренний нерв объединяет всё, что вы пишете?

О гигантском Испытании, выпавшем на долю нашего народа. О постоянной проверке его на прочность самыми различными способами. Несмотря на подобные тернии, он не был истреблён, порабощён, не растворился в этносах, сохранил язык, культуру и традиции и объединил вокруг себя едва ли не все традиционные конфессии, сформировав таким образом некую историческую мудрость. Отсюда и внутренний нерв: может быть, достаточно? Может быть, нашим недругам стоит переродиться из политических хищников в более лояльное существо?

Интервью провела Алёна Комиссарова