Дело прошлое

Илона Завадская [valya_volf] | 13.08.2025 в 12:51:37 | Жанр: Рассказ

  Павлик открыл глаза и прямо перед собой увидел знакомый белёный потолок. В не задёрнутое старенькими ситцевыми, в весёленький цветочек, занавесками окно заглядывало раннее деревенское утро. Мутно-серое тягучее небо, напоминавшее отвратительный молочный кисель, который частенько варила и любила бабушка, пытаясь приучить к нему и внука, медленно заполнялось белоснежными облаками. Это немного скрашивало неприглядный пейзаж и было похоже на отстиранные кипенно-белые простыни, повешенные на верёвку и трепещущие от порыва налетевшего свежего ветра.
  Мальчик окончательно проснулся и удивился своему тяжёлому состоянию, которое было так непривычно для него. Конечно, ведь в его прекрасном беззаботном возрасте всё всегда хорошо, и беды, как правило, приходят крайне редко и улетучиваются очень быстро. Но сейчас чувство беспокойство не отступало, и Павлик понял в чём дело – вчера он попрощался с бабушкой. Навсегда! Он понял, что её больше не будет никогда, она ушла безвозвратно. Ушла туда, откуда никто больше не приходит назад. Мальчик вспомнил, как родители, сначала мама, потом папа, а затем оба вместе утешали его, говорили, что она была старенькая, болела, и ей теперь легче; как другая бабушка погладила его по голове, утверждая, что та бабушка на небе и ей там очень хорошо; как дедушка велел ему держаться, потому что мужчины не плачут, а он и не плакал. Павлик держался целый день и даже немного боялся бабушки, которая стала совсем другой. Другой: молчаливой, торжественно красивой, холодной и чужой. Он испугался, когда её закрыли крышкой и страшные мужики принялись заколачивать в неё гвозди, а потом опустили в яму, и люди, наклоняясь и подбирая горсти земли, по очереди, проходя мимо неё начали бросать эти комья вниз. А потом всё закончилось. Образовалась небольшая горка, вкопали деревянный крест с написанными на нём именем его бабушки и датами её рождения и смерти, а между ними стояла коротенькая чёрточка, чёрточка, которая обозначала её длинную и непростую жизнь. Установив на земляном холмике красивые, нарядные венки, положив цветы, все стали уходить. Дома за большим длинным столом люди снова, как и на кладбище, говорили много хороших добрых слов о бабушке, пили, ели, и велели есть Павлику, потому что нужно было «помянуть» её, а он не мог ни есть, ни пить, потому что он и так помнил свою бабушку, помнил и любил, а вот есть не хотел, хотя тут было много всяких вкусностей: блины, конфеты, фрукты, но он всё равно ничего не хотел. Не хотел… без неё… без своей любимой бабушки.
  Мальчик никак не мог понять, как это бабушки больше никогда не будет. Вот прямо сейчас она не войдёт в его комнату и, улыбаясь, радостно заметит, что он уже проснулся, и позовёт его завтракать. По утрам бабушка обычно варила манную кашу, которую Павлик, по правде говоря, недолюбливал, но молча ел, чтобы не обидеть повариху. Иногда бабушка пекла блины – это был настоящий праздник! Вот их мальчик неимоверно любил! Тоненькие, румяные, в дырочку и невероятно вкусные и ароматные! Бабушка смазывала раскалённую сковороду кусочком свиного сала, насаженного на вилку, а потом поварёшкой, или как она называла половником, искусно и красиво наливала на её дно жидкое тесто, и тут же быстро бабушка хватала сковородку и наклоняла её с боку на бок, чтобы тесто разлилось от края и до края. Что это за чудо было наблюдать за бабушкиным искусством. Поджарив блинчик с одной стороны, бабушка быстро переворачивала его кухонной лопаткой на другую сторону, а потом через некоторое время клала на подготовленную заранее тарелку. Сверху каждого блинчика бабушка клала кусочек сливочного масла, который красиво оплывал и таял под действием горячего круга теста.
- А, может быть, он таял от бабушкиных тёплых рук? – думал Павлик, внимательно вглядываясь в чарующее действо.
  Горка дымящихся блинчиков на тарелке росла, но бабушка не заставляла внука терпеть, пока не закончится тесто.
- Ну что, голубчик мой, бери, пробуй мою стряпню, - сама тоже разрумяненная от горячей плиты, улыбалась бабушка и кивала на стол, на котором уже стояла плошка со сметаной и растопленным маслом, - кушай-кушай, родимый мой, а то вон какой худенькай!
  Павлик прислушался – среди нависшей над осиротевшим домом тишины стали просыпаться звуки, и мальчику понемногу начало становиться легче. Легче, потому что он переставал быть один. Один в памяти с той другой бабушкой, другой… А ведь он на самом деле помнил её не другую, а ту, родную и живую. Ту, которая любила его, казалось, больше всех остальных детей и внуков.
- Воробушек мой ненаглядный, - говорила она, когда Павлик болел, трогала тёплыми мягкими губами его горячий лоб, гладила родной ладонью по мягким волосам, ссаживала его со своих колен и велела ложиться в приготовленную уже «постелю», а сама шла в кухню и несла оттуда или горячее молоко с мёдом или чай с малиной, и то, и другое мальчик терпеть не мог, но пил, изредка капризничая и вставляя недовольное «не хочу».
- Ну вот, опять не хочу, - несмело укоряла она своего любимца, - а болеть хочешь? Не надо болеть. Вон все ребяты ваши во дворе: кто на салазках, кто на лыжах, кто на коньках, а ты тут в жару мечешься! А без тебя и в хоккей ваш небось уже проиграли… И крепость хорошо не построили. Хоть, если бы тот раз не лепили эту крепость, ты и не заболел бы, а то пришёл весь в снегу!
  В комнату, тихонько скрипнув, словно всплакнув, приоткрылась дверь, и вошла мама.
- Павлушенька, сыночек, ты уже проснулся? – женщина присела на краешек кровати сына и, проведя нежной ладонью по его голове, поцеловала. – Как ты себя чувствуешь? Может после завтрака погулять пойдёшь?
Но тот отрицательно помотал головой. Сейчас ему совершенно не хотелось идти гулять. Павлик вспомнил, как они гуляли с бабушкой. Он частенько звал её зайти в магазин, надеясь на подарок, но она отвечала, что не любит просто так, без денег, ходить по магазинам, вот как только получит «пензию», и тогда они пойдут. Пенсия у бабушки была маленькая, колхозная.
- Нам денег в деревне не платили, - говорила она, - работали за палочки.
- Какие палочки? – не понял тогда внук.
- Трудодни отмечали в тетрадке, - улыбнулась бабушка, - пачпортов на руки не давали, чтоб из деревни не убежали. А молодёжь после учёбы или армии и не возвращалась обратно, в городах жить оставались, так и стали пропадать деревни, без рук хозяйских. Я-то тоже хотела, чтоб мои ребяты жили хорошо, тоже в город их отправила.
Пока ждали бабушкину пенсию, ограничивались мороженым. Она брала эмалированную кружечку, чтобы внук не обкапался лакомством, садились на скамеечку и наслаждались общением между собой и холодным десертом. Сама бабушка его не очень любила и говорила, что ей «не хоцца», но иногда под напором Павлика пробовала и хвалила, что «дюже вкусна́». Но как только она получала пенсию – они шли в универмаг. Там бабушка велела выбирать любую игрушку, какая ему только понравится – в основном это были машинки, реже оружие.
Вспомнив то светлое время, мальчик тяжело вздохнул. Мама внимательно посмотрела на сына и через силу, с трудом, улыбнулась. Павлик приподнялся и, прильнув к ней всем телом, обнял её за шею. Он, как и все дети, очень любил свою маму, любил наравне с бабушкой, которой теперь больше нет.
  Родители Павлика были из абсолютно разных семей: мама была дочерью высокопоставленного начальника, авиаконструктора, большого человека во всех смыслах этого слова. Мама – старшая его дочь, в отличие от отца, была невысокая, щупленькая. Отличалась спокойным, рассудительным нравом, никого не осуждала и старалась со всеми жить в мире. Её младшая сестра росла избалованной, ни в чём не знавшей отказа особой, любимицей своей матери. Бабушка по линии мамы обожала младшенькую, скрывала от отца все её неблаговидные поступки и выставляла напоказ все её достижения и достоинства. Сама бабушка была ещё довольно молодой женщиной и не очень погружалась в заботы о внуке, считая, что она ещё молода для того, чтобы ставить на себе крест, как на женщине. Но совсем недавно её «егоза», как она частенько называла младшую вышла замуж и родила девочку, воспитание и уход за которой сразу же легли на плечи бабушки, чему она тут же стала несказанно рада. Она обожала внучку, как, впрочем, и дед, который сказал Павлику, что он больше заботится об Инночке не потому, что не любит внука, а потому что тот будущий мужчина и должен уметь постоять не только за себя, но и за женщину. Сам дед был очень заботливым мужем, ухаживал за своей женой, дарил ей шубы, подарки, возил на курорты. Но и маленького внука он тоже не обделял вниманием: брал с собой на футбольные матчи, на рыбалку, на демонстрацию, ездил с ним на дачу. Мальчик очень любил дедушку и время, проведённое вместе с ним.
  Семья отца Павлика деликатно относилась к своему зятю и его родственникам, но не более того. Тёща нет-нет, но не забывала напомнить мужу своей старшей дочери, кем он стал благодаря им и какое место в жизни занял, благодаря своему тестю. Папа молча проглатывал обиду, но иногда она всё же вырывалась из него, и тогда он высказывал жене, что её родители никак не могут смириться с его крестьянским происхождением. Та была крайне недовольна и просила не трогать её родителей, Павлику тоже не нравились эти разборки, а бабушка, если была свидетельницей этих сцен, всегда говорила сыну: «Будя, Андрюшка, дело прошлое! Дай Бог у вас между собой всё хорошо и ладно». От такого спокойного общения со стороны мамы и бабушки, двух самых дорогих ему женщин, мальчик рос спокойным и уверенным, что всё всегда будет хорошо. И вот не стало её, одной из самых дорогих ему женщин, и его покой и уверенность во всегда благополучном исходе пошатнулись.
  Павлик снова посмотрел в окно, и снова в его памяти всплыла она, бабушка. Вот они вдвоём сидят дома в ожидании родителей, которые должны скоро вернуться с работы. В комнате включён телевизор, на экране которого идёт фильм о войне. Бабушка сидит перед ним на стуле и негромко говорит: «Ох и страшная война была, Павлуша, не приведи Господь! Сколько народу погибло! И дедушка твой, Денис мой, голову там сложил». Мальчик внимательно слушает её и смотрит в её наполненные грустью и трагизмом глаза, потом переводит взгляд на её руки. Он никогда не забудет эти руки: натруженные, в выпуклых, изогнутых синих дорожках вен, мизинец и безымянный палец правой кисти были согнуты, Павлик узнал и запомнил, что это от болезни, которая называется контрактурой. Ещё он помнил, что у неё болели ноги, потому что они мёрзли даже летом, и бабушка надевала штаны с начёсом и тёплые сапоги.
- Бабушка, - спрашивал её Павлик, - а расскажи что-нибудь про войну. Ты и танки видела?
- Танков не видала, - призналась она, - но как фашисты дома жгли, церкви разоряли, ни Бога ни чёрта не боялись, ни стариков, ни детей не щадили, ироды. Когда иконы порастащили, пожгли, мы всем миром помогали, а поп у нас хороший был. Всё говорил, чтобы бабы от себя последнее не отрывали, лучше детям отдавали. А ещё говорил, что не то главное, чтобы в церкви поклоны отбивать, а главное жить по совести и в душе в Бога верить.
- Дедушка воевал, да? – не умолкал внук, не увлекаясь повествованием о церкви.
- А как же, милок! С первого дня добровольцем пошёл, хоть не молоденький уже был, финскую прошёл. А я одна с ребятами осталась. Трудно было, кормить нечем, крыша дырявая, вся вода сверху в доме. Бабы все, и я с ними целыми днями работали, то на ферме, то в поле, а толку… С того же поля и колоска не возьмёшь – сразу под суд, а то и под расстрел. Да что там? Мы сами всем что было фронту помогали: и одёжей, и продуктами, что выращивали – лишь бы война эта проклятущая быстрее закончилась, и мужики наши домой вернулись. Вот так-то… А ещё Денис хотел, чтобы ребяты наши выучились, грамотными стали, образованными, сами-то мы безграмотные. Он батрачил всю жизнь, сиротинушка, а я… хоть и не бедствовали особо, отец любил меня дюже, да и мать, но как-то не пришлось выучиться, работать рано пришлось. Да что там, наверно, если б дюже хотела – выучилась бы. Тады-то всё богачи учились, при царях тяжело было, самый лучший царь – Ленин был.
- Нет, бабушка, Ленин не царь, он вождь мирового пролетариата, - поправил её Павлик.
- Вот видишь, вумненький какой ты растёшь, - похвалила она и погладила его тёплой ладонью, - учись, и в школе, и в институте потом, а то мои-то тоже не хотели. Дядька-то твой хоть техникум кончил, а отец не захотел. Ох и неусидчивый Андрюшка был. Бывалоча придёт учительница и жалуется на него, что школу прогуливает. А что я сделаю, сама ни читать, ни писать не умею, ни одного класса сама не кончила, начну ему объяснять, что буква «З» на бараньи рога похожа, а он смеётся.
- Бабушка, а хочешь я тебя читать научу, я умею уже, - сказал ей тогда Павлик, - и писать научу, и считать…
- Считать я, слава Богу, умею, а вот у нас дурочка одна в деревне жила, выдали её замуж, по хозяйству она умела управляться, а так больше ничего не понимала. Наряжаться любила, так вот муж обманывал её, как только мог: понакупит ей безделушек всяких, стекляшек, а она и рада стараться, довольна, нахваливает его всем. Говорит, какой он хороший, денег много приносит. Показывает нам рубль и говорит, что взял он у неё одну денежку, а вместо неё много дал, и высыпает на подол целую кучу медяков. Вот такие ещё бывают люди, милок.
- Павлик, - снова окликнула его мама, вырвав из тягучего плена воспоминаний. – Как ты, мой мальчик? Грустишь?
Сын молча кивнул и горько, навзрыд расплакался.
- Ну-ну, тише, тише, - принялась успокаивать его мать.
  В эту минуту приоткрылась дверь и вошёл по-утреннему бодрый, гладко выбритый отец и велел идти завтракать. Там уже всё было накрыто и мужчины снова собрались помянуть усопшую.
- Давай, малец, налетай на пышки, вон какие тётка напекла, как ты любишь, с насечками, - громогласно говорил Сергей, старший брат Павликова отца, но откусив небольшой кусочек ещё горячей выпечки, с сожалением и укором в сторону своей жены, хлопотавшей у печки, произнёс, - нет, до материных тебе далеко! Помнишь, Андрюха, какие мамушка наша пекла? Язык проглотишь!
Он снова взглянул на Павлика: «Ты ешь, малец, эти тоже хороши!»
  Женщины пили чай, мужчины – водку, и все вспоминали бабушку.
- А Павлуха-то у вас в нашу породу пошёл, вылитый ты, Андрюх! – восторженно произнёс Сергей и добавил. – Не то, что я… Не в мать, не в отца, а в проезжего молодца.
Он ухмыльнулся.
- Снова завёл свою бадягу, - возмутилась его жена, но тот недовольно зыркнул в её сторону, и она замолчала.
  А Павлик вспомнил, как стал свидетелем одного странного разговора, когда дядя Серёжа, вот так же странно усмехаясь, пытался разговорить бабушку в чём-то сознаться. Он говорил, что его брат похож на отца, а он совсем нет, и вообще ни на кого он не похож из родных, и что он тёмный, когда все в семье светлые. Потом он начал обвинять мать, что, наверное, поэтому отец его не любил так, как Андрея, потому что настоящий его отец – какой-то дед Фёдор.
- Будя тебе молоть-то, Серёжка, выпил лишнее, а теперь мелешь, что ни попадя, меня, матерь свою, позоришь. И вообще, вспомнил, кады это было-то: детство, отец? При царе Горохе? Что ты хочешь таперича? Дело прошлое, - грустно ответила ему тогда бабушка.
  Павлик попросил разрешение встать из-за стола, хотя все настойчиво просили его ещё немного чего-нибудь поесть, и только мама, поняв его состояние, позволила ему уйти. Он поблагодарил её и тихонько отправился в бабушкину комнату, чувство тяжёлой утраты сейчас у него смешалось с жестокой ненавистью, ненавистью к дяде Серёже, и даже недовольством папиным поведением, который тоже иногда в редких ссорах со своей матерью возмущённо ворчал на неё: «Хорош налом!»
  А ночью мальчику приснилась бабушка, она внимательно смотрела на него с неба, но только не сидя на облачке, как обещали многие, и тихо улыбалась только ему, ему одному.
- Ты не переживай обо мне, Павлушенька, не убивайся и не плачь, - услышал он её мягкий и привычно добрый голос, - мне тут дюже хорошо. Я всегда буду с тобой, буду рядом, всегда буду любить и охранять тебя. А на дураков разных ты не серчай. Пусть мелют, ведь мы-то с тобой знаем, что это дело прошлое!
 

Свидетельство о публикации №7326 от 13.08.2025 в 12:51:37

Войдите или зарегистрируйтесь что бы оставить отзыв.